англ. Thomas Gainsborough; 14 мая 1727 — 1788) — английский живописец и гравёр.В работе Гейнсборо использовал необычные вещи, а обычные превращал в необычные. Чтобы добиться тонкого и плавного («текучего») мазка, он пользовался жидкими красками и очень длинными кистями. Длина их составляла до 6-ти футов — около 180 см. Работать такими кистями можно было только стоя. Так Гейнсборо и стоял за мольбертом с полутораметровой кистью по 5−6 часов в день. Ближе к старости это стало чудовищно тяжело: просто удержать такую кисть требовало усилий.
Много нужного для работы художник находил на кухне. К возмущению кухарки, утаскивал оттуда кастрюли, чтобы разводить в них краски и химичить с лаками. Тени на полотне он намечал кусочком губки, притороченным к палочке, блики — маленьким кусочком белил, зажатым щипчиками для сахара. Шутили, что после того, как на них положил глаз Гейнсборо, щипчики в городе сразу подорожали.
Если Гейнсборо задумывал писать пейзаж, он сооружал модель ландшафта прямо у себя в мастерской. В ход пускалось всё, что попадалось в кладовой или просто во дворе под окнами. Гейнсборо приказывал слуге тащить из кухни простой дубовый стол и начинал колдовать над композицией. В дело шли любые подручные материалы: веточки, камешки, песок. Тёмный передний план он сооружал из пробки, средний — из глины; скалы выкладывал из кусков угля, кусты — из мха и лишайников, дальние леса на горизонте — из цветной капусты. Рисовать просто по памяти Гейнсборо не любил.
Популярность Гейнсборо не радовала. Дело в том, что он искренне считал своим призванием пейзажи. Но их никто не хотел покупать: в Англии это еще не вошло в моду. Вместо этого окружающие осаждали его, чтобы Гейнсборо написал их портрет. У художника была феноменальная способность передавать сходство. А еще он удачно оказался «в нужное время в нужном месте», когда переехал в курортный городок Бат, кишащий праздными и богатыми бездельниками. Любимым развлечением в Бате были купания — в воду погружались одетыми, прямо в камзолах и треуголках. Вторым модным развлечением стало позирование обаятельному чудаку Гейнсборо. Но череда сменявших друг друга самодовольных физиономий угнетала портретиста. «К чертям всех джентльменов! — жаловался он в письме молодому коллеге, — для художника нет злейших врагов, чем они, если не уметь их держать на приличном расстоянии. Они думают, а может быть иногда и вы тоже, что вознаграждают ваши заслуги своим обществом и вниманием».
Однако, несмотря на брюзжание Гейнсборо, ажиотаж только рос. Заказчики записывались заранее, закупали огромные роскошные рамы для своих гостиных, а потом долго ждали, когда у художника дойдут до них руки. Ожидание могло длиться и год, и два. «Природа портретной живописи такова, что происходит постоянная гонка, — философствовал Гейнбсоро, — один дурак возникает вслед за другим, точно их блоха укусила, и этого достаточно, чтобы свести меня с ума».
Иногда Гейнсборо не выдерживал и бросал начатую работу. Так было, когда некий аристократ всё время переспрашивал, сумел ли Гейнсборо запечатлеть его породистую ямку на подбородке. Или когда другой стал требовать, чтобы Гейнсборо перед каждым сеансом портретирования являлся на утреннюю молитву. В конце концов, не выдержав перенапряжения, Гейнсборо слёг. Положение было настолько серьёзно, что местная газета поспешила раструбить о смерти всеми любимого живописца — это казалось неминуемым.
Однако Гейнсборо выжил.
Гейнсборо обожал музыку и сам был превосходным музыкантом. Дружил с музыкантами больше, чем с художниками. Играл практически на всех музыкальных инструментах, какие только существовали в Англии XVIII века — от цитры до виолы да гамба (прообраза современной виолончели). Переезжая в новый город, Гейнсборо тут же вступал в местное музыкальное сообщество. В таких кружках профессионалы и любители, вроде него, музицировали и весело проводили время. В музыке тогда чрезвычайно ценилась импровизация, а в импровизации Гейнсборо, обладавший хорошим слухом, был очень силён. Мог исполнить на слух любую мелодию на гитаре или скрипке, клавесине или флейте. А также на гобое, фаготе, арфе и лютне. Правда, как говорил его приятель, Гейнсборо «никогда не хватало прилежания выучить ноты».
Часто заседание музыкального кружка заканчивалось тем, что друзья-музыканты стаскивали с головы Гейнсборо парик и начинали перебрасывать его другу другу под аккомпанемент всеобщего хохота.
«Меня тошнит от портретов», — жаловался Гейнсборо. Но тут же утешался: «Зато у меня есть пять виол да гамба!»
(взято из

Источник