Борис Анисимович Маркевич (9 марта 1925 — 2002)
Борис Маркевич об акварели:
— Я – график. Значит, акварель написана мне на роду
— Она очень опасна богатством техники, многообразием приемов, лёгкостью, с которой в этом материале возможно создание формальных эффектов, почти их самозарождение; огромна роль случайности, если, конечно, её не исключать.
На это исключение случайностей я обращаю очень большое внимание. Помню, я где-то читал, что Н. Н. Купреянов отказался от техники офорта, так как в ней материал сам работает на художника. То же самое и в акварели: здесь очень трудно удержаться от того, чтобы не отдаться во власть материала.
Другая сложность акварельной живописи в том, что техника эта задает свой темп работы, свой ритм и попросту ограничивает само время работы.
Для меня процесс работы с натурой, если его попытаться расчленить на этапы (а деление такое очень условно), представляет собой следующее:
1) Выбор натуры. Для меня этот этап очень важен, и здесь я никогда не спешу.
2) Цветовое, тональное, объёмно-пространственное решение (мысленно).
З) Компоновка (мысленная или эскизная).
4) Начальный процесс работы с натуры ― попытка воплотить задуманное (на этом этапе корректирует только натура).
5) Момент, когда чувствуешь, что сама работа независимо ни от чего начинает диктовать свои условия. Еще не законченная, она начинает жить своей собственной жизнью, и действовать я должен уже в согласии с ней.
Натура здесь часто становится помехой. Это самый напряжённый и интересный этап работы, но он требует переделок и исправлений, а их-то акварель не переносит.
Приходится либо останавливаться на полпути для сохранения свежести, «акварельности» работы, что, конечно, не может быть идеальным выходом из положения, либо, пытаясь добавить время, обращаться к повторениям, но эта «сумма времён» не всегда адекватна «одному времени» работы.
Поэтому для себя я выработал такую технику и такие приемы, когда я заранее и вполне сознательно отказываюсь от легкости и «акварельности», но получаю возможность значительно растянуть время работы и, в случае удачи, приблизиться к желаемому результату.
Конечно, потери и здесь очевидны, а мои построения очень субъективны; это я ясно вижу, когда гляжу на лёгкие и акварельные и в то же время вполне завершенные и серьёзные произведения других художников. Такие мастера есть, и их немало. Но ведь я, предвидя возможные возражения, хочу напомнить, что говорю о своих заботах;
Я совершенно не способен писать без натуры, мне это попросту и неинтересно. А, с другой стороны (возвращаясь к теме «книжная графика ― станковое искусство), я не умею сколько-нибудь существенно использовать натуру, работая в книге.
Может быть, здесь бессознательное стремление отдалить друг от друга, обособить эти два для меня главных вида творчества ― книгу и акварель.
Непреложный для меня закон в работе ― самоограничение. Чем оно жёстче во всем в выборе сюжета, в палитре, в изобразительных средствах, в задачах всяческих, даже в размерах, форматах и т. д. ― тем больше шансов что-то полнее высказать, выразить.
— Убежден, что с наибольшей полнотой художнику позволяет выразиться жесткое самоограничение. Попытка объять необъятное в творчестве особенно гибельна. Поэтому предпочитаю писать простые, привычные предметы — и потому, что люблю все сотворенное человеческими руками, и для того, чтобы не отвлекаться на привыкание к новому, сложному, незнакомому.
к роману Булгакова «Мастер и Маргарита»
