Те, кто на меня давно подписан, знают — я не люблю Климта: много золота, театральности, томных взглядов, вычурных поз и жестов, раздражающих декоративных завихреней и завитушек, и очень много вылизанного, до оскомины навязчивого Фрейда.

Но! Я убеждена, что у ЛЮБОГО художника найдется хотя бы одно произведение, которое будет "громить вокзал, как переменный ток" (это в наш разговор вклинился Маяковский, но мы простим ему эти вольности, потому что он Маяковский и потому что у него кофта желтого цвета, совсем как золото Климта😂).

Таков климтовский "Бетховенский фриз" (1902). Он принадлежит к тем монументальным художественным творениям, которые являют собой мощный посыл ХХ века (сродни "Авиньенским девицам" Пикассо или его же "Гернике", только симпатичнее).

Итак. В 1902 году в павильоне Венского Сецессиона, решенного архитектором Иозефом Мария Ольбрихом в виде храма, увенчанного золотым куполом наверху, состоялась знаменитая Бетховенская выставка.

Эпицентром выставки стала фигура Бетховена, выполненная Максом Клингером — такая сакрализация образа композитора в духе Зевса Фидия (героическая нагота, сжатый в каком-то священнодействии кулак, обращенный вверх взгляд).

Свой "Бетховенский фриз" Климт трактовал тоже, как своего рода алтарь (аналогии с искусством Византии, Др. Египта, Ближнего Востока).

Фриз, при первом знакомстве с ним, просто ошеломляет — странная череда соседствующих друг с другом образов, сцен, олицетворений, стилистических совмещений и различий. Встречен он был воинствующим неприятием публики — некоторые образы включали в себя изображение мужских и женских гениталий (смысла они особого не несут — традиционные эротизм и порок модерна).

Первое и исключительное, с чего нужно начинать разматывать клубок климтовского эпоса — МУЗЫКА БЕТХОВЕНА, а именно его ДЕВЯТАЯ СИМФОНИЯ, правда, услышанная Климтом впервые в дирижерской интерпретации Вагнера (именно Вагнер возродил 9 симфонию — самое любимое им бетховенское сочинение).

Соль этой симфонии в том, что она включает в себя не только музыку, но еще и хорал на поэму Шиллера "Оды к радости" — в финале симфонии звучат слова Шиллера: "Обнимитесь миллионы". И, казалось бы, именно поэтому объятия завершают рассказ Климта.

Но, прошу вас не поддаваться на эти символистские уловки — столь прямая и наглядная цитата своей очевидностью затмевает глубинную связь фриза с музыкой Бетховена.

Здесь все намного с̶л̶о̶ж̶н̶е̶е̶ ̶ интереснее. Бетховен более других своих коллег-романтиков обратил внимание на конфликтную суть жизни, представил ее как столкновение разнополюсных сил, которое в итоге имеет для человека позитивный финал. Именно поэтому заключительным аккордом климтавского фриза являются ОБЪЯТИЯ КАК СИМВОЛ СПАСЕНИЯ.

НО, если для Бетховена СУДЬБА и РОК — это некое романтическое предопределение, действие враждебных сил, с которыми человечество ведет схватку, то у Климта другая тональность: ТОТАЛЬНАЯ ЗАВИСИМОСТЬ ЧЕЛОВЕКА ОТ РОКОВЫХ НАЧАЛ (в общем-то те самые гениталии, которые так возмутили публику в свое время, и отсюда тоже родом).

По идее Климта только в любви человек обретает слияние с миром. ЛЮБОВЬ НАДЕЛЯЕТСЯ ВО ФРИЗЕ (как и в др. работах художника) БОЖЕСТВЕННЫМ ОРЕОЛОМ, воспринимается как некий безграничный Космос.

И любовь она везде, тогда как Хаос только там, аккурат возле звероподобного чудища. Только там, но в центре, ибо в Хаосе царят искушение, рок и пороки — мир наш там, причем мир не конкретного времени, а всех эпох, ибо человечеству не свойственно учиться на своих ошибках.

Вот часть первая — "Тоска по счастью". Начинается она с пустоты, из которой вдруг неспешно появляются абрисы женских силуэтов, парящих где-то там — по ту сторону реальности. Это аллегории мечты человечества о счастье (поэтому и глаза закрыты).

Здесь же коленопреклоненные мужчина и женщина — Адам и Ева, которые есть прародители всего рода человеческого. Они тянут руки к рыцарю, который будет, конечно же, золотой, потому что он есть государство, религия, прогресс, наука… и на что там еще все мы возлагаем свои мольбы о счастье? За рыцарем этим стоит Честолюбие — тут все понятно.

Но за рыцарем стоит и Сострадание, потому что он есть еще и воин (божественное войско помните?) — борец за то самое счастье, о котором так тоскует и жаждет человечество. Он полностью укомплектован и готов к бою. И смотрит как раз туда — в Хаос, на все те искушения и пороки, с которыми ему придется сразиться.

За человечеством (Адам и Ева) стоит Надежда — та хрупкая девушка с цветком ириса на голове (символ надежды в эпоху модерна) и молитвенным жестом (но будет она, конечно, голая и рыжая, потому что Фрейд, модерн и famme fatale).

А далее начинается хаос или вторая часть "Вражеские силы". Они тесно скомпонованы в левой части стены — это тоже войско, только уже сил зла. И противостоять они будут ему — золотому рыцарю (именно на него устремлен гневный взор того, кто даже не стремиться одеться в одежды человека).

И тут все в сборе: гигант Тифон (звероподобное чудище), три Горгоны, Болезнь, Безумие, Смерть, Похоть, Распутство, Невоздержанность и гнетущая до оскомины в сердце Скорбь (та, что дальше всех — одна во тьме).

Почему человек всегда стремиться именно сюда — дело ясное: индульгенцию можно купить в той лавке, аккурат возле того храма с большими золотыми куполами. Вот только индульгенция — это не счастье.

"В заключительных тактах первой части ее унылое, безотрадное настроение, разрастаясь до чудовищных размеров, готово охватить все сущее, пытаясь в своем мрачном величии завладеть тем миром, который создан Богом для радости" (Вагнер, из программы к 9 симфонии Бетховена).

Но мы идем дальше, поскольку вакханалию зла преодолеть можно. Правда совсем не физически, увы и ах. Но духовно. Всех спасет Лира — традиционный символ поэзии и искусства.

Тут начинается часть третья — "Тоска по счастью, излитая в Поэзии". Потому что только сфера прекрасно-идеального способна увести человека от проблем реального мира (именно эпоха модерна, унаследовав романтические представления о "голубом цветке", сформировала новую эстетическую религию, когда искусство более не воспринималось только как некий чувственный опыт или просто удовольствие; Климт был, к слову, убежденным адептом этой идеи).

И вот она кульминация — радость соединяется с окрыляющим духовным растворением. Знакомые нам еще по первой части эпоса парящие девы останавливаются — впереди (часть четвертая, финальная — "Поцелуй миру") — страстные объятия, как символ спасения, символ обретения счастья, радости и просветления.

И чудо как хорош этот хор НЕМЫХ дев, который у Бетховена превращен в бурный поток танцевального движения и созвучен с праздничной церковной мессой, а у Климта превращен в ритуальное действо — связь с древними церковными росписями мистической обрядовости.

МЕЛОДИЧНОСТЬ пронизывает все построение фриза — развитие и смена ритмов, повторы и паузы, ход линий и ее угловатые обострения, изысканная ритмика и волнообразные очертания фигур. Это целый симфонический оркестр, иначе и не сказать.

Экспрессия и гротеск уживаются здесь с гармонией и идеальностью, лирика — с апофеозом, знаковость — с рассказом. А рассказ этот, который трудно разглядеть за климтовскими "через чур" свободными формами и орнаментами, о СТРЕМЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА К СЧАСТЬЮ.

источник