«Прекрасным может быть ужасное в безопасной степени» (Эрик Булатов)

Эрик БулатовЭрик Булатов

Приехал в Братск я и итожу:

Страна большая, а везде одно и то же

Особно лозунги, у них особый вид

И с ними небо на виду у всех о высшем говорит

Они живут не связанные естества обжитком

Не в твердом, и не в мягком, и не в жидком

А в третьем, собственном их состоянии

вещества

На самой грани существо —

Вания

Люблю я Пригова, ничего с этим поделать не могу 😂 ("итожу" — это, к слову, любимый горбачевский глагол).

Но сегодня сказ не о нем, а об ЭРИКЕ БУЛАТОВЕ (московская школа) — том самом, который социалистический реализм с супрематизмом и буквой скрестил. То есть вот вам практически фотореализм, но вот, бах, и эти жесткие "помехи" в виде плакатных, геральдических или текстовых вставок. Гибрид этот в миру соц-артом зовется, потому что парафразы, абсурд и сатира, и потому что от СССР в СССР, а потом (и теперь) от России в России остались только лозунги, знаки, символы, пафосные речи и массовость (конвейер, сродни позднеримской истории, когда по провинциям распространялись тиражные статуи богов на все случаи жизни).

Эрик Булатов "Добро пожаловать", 1973–1974.Эрик Булатов "Добро пожаловать", 1973–1974.

Эрик Булатов "Живу и вижу", 1999.Эрик Булатов "Живу и вижу", 1999.

Но! В отличие от Комара и Меламида, которые вышли из культуры анекдота и комедий Гайдая, Эрик Булатов серьезен аки какой-нибудь мастер "сурового стиля". Да и рамки соц-арта для него узки до невозможности, не вписывается он в них, ибо любое слово в искусстве — это уже очень про концептуализм.

Свои живописные композиции Эрик Булатов часто берет из печати, журналов или открыток — картина, имеющая в соцреализме статус "высокого искусства", давно уже стала халтурой, где царили суррогаты правды и лжи, реальности и идеологии. Да и сильно от нее оформительством попахивало, ибо суррогаты эти обязательно должны быть "схаваны" человеком смотрящим.

Эрик Булатов "Московское окно", 1995.Эрик Булатов "Московское окно", 1995.

Свободу — любимое словечко Булатова, художник понимал, как выход за пределы картины, т.е общества. Так на его работы и следует смотреть. Это такая дискредитация веры в картину как окна в мир, который превратился в идеологический транспарант.

Свобода есть

Свобода есть свобода.

(Всеволод Некрасов)

Эрик Булатов "Свобода есть свобода", 1997.Эрик Булатов "Свобода есть свобода", 1997.

И вот вам его главное отличие от соц-артистов типа тех же Комара и Меламида — политический смысл для Булатова всегда вторичный, а вот размышление о сути живописи и будущем картины — нет. Его цель "добиться того, чтобы эти красные буквы не прилипали к облакам, чтобы между ними было расстояние, дистанция, и это мы должны были понимать не умом, а просто ощущать. Небо и буквы должны как бы противостоять друг другу — потому что буквы закрывают небо, не позволяют нам туда попасть. Точно так же во всех других моих картинах есть противостояние пространства и плоскости, это центральный принцип" (Эрик Булатов о том, как создавал работу "Слава КПСС").

Т.е, перевожу на человеческий язык 😂 — герой наш сталкивает на холсте пространство и плоскость, создавая конфликт-миф между ними, между словом и изображением. Именно конфликт-миф есть отражение его времени.

Эрик Булатов "Тучи растут", 2007Эрик Булатов "Тучи растут", 2007

Эрик Булатов "Небосвод-небосклон", 2001Эрик Булатов "Небосвод-небосклон", 2001

Эрик Булатов "Вход — Входа нет", 1994-1995.Эрик Булатов "Вход — Входа нет", 1994-1995.

"Когда мы смотрим на эту картину ["Слава КПСС"] с точки зрения пространственной, заметно, что буквы близко, а небо далеко. Они далеко друг от друга, пространственно никак не связаны, у того и у другого — разные жизни, разные пространства. Понятно, что эти буквы представляют собой препятствие, клетку, которая мешает нам увидеть мир, мешает смотреть, не пускает нас туда. Оказывается, что на картине не единство, связывающее буквы и небо, а наоборот, противоположность, вражда" (Эрик Булатов).

Т.е тут нет никакой иронии, все очень точно воспроизведено.

Эрик Булатов "Слава КПСС", 1975.Эрик Булатов "Слава КПСС", 1975.

Вот, скажем, "Улица Красикова" (1977). Здесь щит исторгает фигуру Ленина словно НЛО и он, Ленин, выглядит живее всех живых (т.е людей, идущих по тротуару вперед, в перспективу сужающейся аллеи).

Эрик Булатов "Улица Красикова", 1977.Эрик Булатов "Улица Красикова", 1977.

Конфликт создается тут путем сталкивания разнонаправленных линий — Вождь народов уверенно и бодро шагает навстречу машинам, людям и вялого вида новостройкам.

Изображен Владимир Ильич на "сакральном" белом прямоугольнике (тот самый супрематизм, который стал "помехой") и фон этот исторгает яркий, до желания прищурить глаза, свет (Булатов был учеником Фаворского, который мифологизировал белую поверхность и свет, исходящий от нее). В транскрипции времени фон этот излучает, конечно, идеологическую радиацию.

Или его же "Горизонт" (1971–1972), где вместо реального горизонта, совершенно в духе "Красной конницы" Малевича, есть орденская лента или красная ковровая дорожка (советские символы успеха).

Эрик Булатов "Горизонт", 1971–1972.Эрик Булатов "Горизонт", 1971–1972.

Как известно конница Малевича, стирая все живописные границы, неслась на защиту советской власти. Неслась, неслась и заработала себе раковую опухоль в виде идеологии. Мир Булатова — это мир, уже пораженный метастазами этих злокачественных образований.

И мы вновь возвращаемся к столкновению пространства и плоскости, слову и изображению — конфликту-мифу, потому что "Мое дело совершенно другое, чем дело поп-арта и дело соц-арта. Они старались доказать, что социальная реальность — это единственное, что у нас есть, единственная реальность. Все остальное просто не имеет значения. А я хотел всегда доказать, что социальное пространство ограничено, оно имеет границу, и свобода — всегда за этой границей" (Эрик Булатов)

Эрик Булатов "Как идут облака — Как идут дела", 2000.Эрик Булатов "Как идут облака — Как идут дела", 2000.

Эрик Булатов "Джоконда. Лувр", 2006.Эрик Булатов "Джоконда. Лувр", 2006.

И вот вам "Джоконда. Лувр" (2006) — где монохромные фигуры зрителей почти полностью заслоняют главный аттракцион Лувра. Сродни репродукции в какой-нибудь советской газете, где царит агитационный красный и призывает к культурному просвещению, эта толпа спин закрывает путь к искусству. Здесь букв нет, но картина "говорит" также ясно и громко, как глаза мальчонки, который заметил нас (меня, вас и Василия Петровича из соседнего подъезда).

П.С. это, конечно, точечная трактовка, глобально — тут про вопросы восприятия искусства в современном мире, ибо будь то буквы, геральдика или плакаты — они не пускают в пространство зрителя, а свобода там, "всегда за этой границей".

Ну и как не сказать пару слов про "Картину и зритель" (2011-2013) из Третьяковки, которая как раз и изображает тамошнюю экскурсию (для тех, кто не знает — "Явление Христа народу" висит именно в Третьяковке).

Эрик Булатов "Картина и зритель", 2011-2013.Эрик Булатов "Картина и зритель", 2011-2013.

В иконописи, кстати, тоже были сцены предстояния донатора перед иконой, у того же Давида Тенирса-младшего (эрцгерцоги, рассматривающие шпалерную развеску полотен в собственной галерее) или Антуана Ватто ("Вывеска лавки Жерсена"). Рокотов писал кабинет Шувалова, а Репин — Третьякова среди его же картин.

Но вот что делает Булатов? Он пишет не просто современное общество, пришедшее в музей потому что так надо.

Вернемся к началу. Товарищ наш исследует картину, но не живопись, а именно картину как некое сконструированное пространство. Такой инженерный подход, где вместо циркуля и линейки выступали преимущественно буквы (а еще плакаты и геральдика).

Но время показало, что можно обойтись и без букв (кричащие лозунги канули в лету, а картинка таки осталась). Та же "Джаконда. Лувр" — это изображение, которое само по себе, чисто визуально, стало текстовым комментарием.

"Картина и зритель" в общем-то тоже об этом.

Такое дело — для Александра Иванова главным было создать максимально достоверную композицию, почти документальное свидетельство пришествия Мессии. Он хотел показать и доказать абсолютную достоверность события, описанного в Евангелии. Потому так и была построена композиция — при рассматривании ее зритель должен был чувствовать себя новокрещенным, ощущать себя по грудь погруженным в воды Иордана. И взирать на неспешное явление Его, который спасет все человечество — того, кого они еще не обрели или не все обрели.

Булатов расширяет рамки ивановского повествования и впускает в пространство картины современных зрителей, которые вроде как Бога давно потеряли, т.е тоже еще не обрели.

Оп, и вот вам диалог не просто двух художников, но двух обществ — евангельско-ивановского и булатовского.

Эрик Булатов "Все не так страшно", 2002.Эрик Булатов "Все не так страшно", 2002.

На вопрос о том, почему в ваших картинах всегда так много света Эрик Булатов ответил: "Это не идея, это некая потребность в свете и необходимость. Я всю жизнь верю, что в основе всего — свет. Не мрак, а именно свет".