Он — испанец по рождению и по крови. И, как ни один другой художник, принадлежал своему времени.

Гойя "Автопортиет", 1816. Прадо, Мадрид.Гойя "Автопортиет", 1816. Прадо, Мадрид.

Это было время значительного культурного застоя, экономической и политической отсталости, гнет абсолютизма, всевластие инквизиции, нищета народа и отсутствие реальных общественных сил, способных противостоять старому порядку. Это был XVIII век.

И это был ГОЙЯ.

Великий, народный, экспрессивный, живописный, далекий от раболепного подражания природе и при этом всегда внимательно изучающем натуру, фантазий и реальный одновременно. Он стал тем, кто шагнул в будущее, а именно в век ХХ. Но обо всем по порядку.

Франсиско Гойя-и-Лусиентес родился в местечке Фуэнтетодос близ Сарагосы, в семье позолотчика. И хотя его предки со стороны матери принадлежали к обедневшему арагонскому дворянскому роду, он был в полной мере плоть от плоти испанского народа. А это значит, что он не только сочувствовал и интересовался простыми людьми, но обладал независимым и горделивым самосознанием (Махо). В общем-то это самосознание в тогдашнем миру Испании было настолько сильным, что многие аристократы старались подражать народным обычаям, манере поведения, нарядам и лексике.

В первую очередь, здесь речь идет о Махах (девушки) и Махо (мужчины). Дадада, МАХА — это НЕ ИМЯ (удивительно, но знают об этом не многие).

Махи и Махо были представители низших слоев испанского населения — жители мадридских трущоб. И сильно выделялись из толпы. Махо — это щегольски одетые мужчины, настоящие бандиты, которые всем своим видом и манерой поведения показывали презрение к испанскому обществу. Махи — легкомысленные, веселые, с чувством собственного достоинства женщины, жадные до музыки и любви. Махи и Махо одевались в подчеркнуто национальные одежды, что по тем временам было большой дерзостью, поскольку в моде было исключительно все французское.

Повторюсь мейнстрим времени — быть в образе Махо или Махи, поэтому у нашего товарища так много Мах (простите за масло масленное). Конечно, на самом деле совсем и немного, но так кажется, ибо они стали своего рода синонимом художника. И о них я сегодня, с вашего позволения, говорить не буду.

Скучно, хотя живопись красивая, тонкая, бархатная — Гойя прекрасный, даже виртуозный колорист. Я вообще о многом у Гойи сегодня не смогу поговорить — места малова то, разгуляться мне негде.😂 Поэтому перейду сразу к лучшему, на мой взгляд к лучшему и гораздо более значительному, интересному, чем Махи.

Все начинается в Мадриде, куда Гойя приезжает в 1775 году и окончательно там обосновывается, а вскоре становится первым придворным художником испанского роля (спасибо "картонам" и портретам, которые довольно быстро принесли художнику признание и известность).

Картоны для испанской мануфактуры.Картоны для испанской мануфактуры.

Картоны для испанской мануфактуры. Картоны для испанской мануфактуры.

Гойя, как до него Веласкес, которого он, к слову считал своим учителем (а еще Рембрандта и природу), был абсолютно чужд придворных нравов. Он по духу был рожден Махо — независимым и свободным бунтарем, и его маховское бандитство ярко проявилось в его искусстве (и жизни). Т.е. он не играл в Махо, а был им по нутру.

В Мадриде Гойя постепенно вошел в круг самых просвещенных и свободомыслящих представителей испанской аристократии и интеллигенции. Стал либералом (либеральные настроения проникали в Испанию из революционной Франции вопреки препятствиям, чинимым инквизицией) и именно в свете этих просветительских представлений Гойя воспринимал испанскую действительность.

Да, тяжелая болезнь и последующая за ней полная потеря слуха тоже сделали свое дело, но все же, думается, совсем не верно категорично утверждать, что резкая смена вектора курса его художественных работ есть результат этой самой болезни. Все намного глубже, ибо Гойя, еще раз повторю, художник абсолютно своего времени и места.

Долго ли, коротко ли, но мы наконец-то подошли к "Капричос". Это смешанная техника офорта и акватинты с применением сухой игры. И это чудо что такое!

Капричос.Капричос.

Здесь прекрасно все — от замысла (критика человеческих заблуждений и пороков, сарказм и ирония, фантазия на грани фола и, конечно, антиклерикальные настроения, так сказать, на злобу дня и инквизиции) до техники исполнения (мыслит как живописец — строит форму на богатых тональных переходах и контрастах пятен).

Гойя "выбрал среди множества сумасбродств и заблуждений, присущих каждому обществу… и среди предрассудков и пошлых обманов, опирающихся на обычаи, на невежество или выгоду, именно те, которые находил подходящими для насмешки и в то же время возбуждающими фантазию" (Гойя, предисловие к "Капричос").

Капричос.Капричос.

Серия открывается автопортретом — горестное выражение лица задает общую трагическую интонацию всего цикла, который, к слову, последовательного сюжета не имеет, но един общей мыслью — в мире господствует ложь, лицедейство, подлость, жестокость, что красота и молодость попираются пороком, а человеческая глупость становится жертвой обмана.

"Капричос" — это причудливый калейдоскоп реальных жизненных ситуаций и фантастических сцен, где люди часто принимают звероподобный облик, а звери ведут себя как люди. Де Ириарте назвал эти изображения "кровоточащая сатира", потому что тут все убожество и безобразие жизни, все смешные и уродливые ее стороны.

Капричос.Капричос.

Так много позже будет работать Ганс Грундиг в своей, обличающей нацизм, серии "Животные и люди".

Вообще, это феноменальная серия, о ней необходимо писать отдельно, потому что тут реальность и фантастика, критика времени и общечеловеческий контекст (сплошные метафоры, аллегории и иносказания). Очень и очень сложное произведение еще и потому, что Гойя здесь как-то абсолютно прогрессивно мудр — он понимает, что граница добра и зла проходит в душе каждого человека, и в его тоже, и все мы одинаково беспечны, завистливы и малодушны, а потому делаемся легкой добычей темных сил, персонифицированных в образах бесов и ведьм.

Это я вас так подвожу к "Расстрелу повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года" (1814) — настоящая бомба, историческое событие как драма народной судьбы.

Гойя "Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года", 1814. Прадо, Мадрид.Гойя "Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года", 1814. Прадо, Мадрид.

1808 год. Испанию оккупировали французские войска, что породило в стране ряд важных либеральных преобразований, которые Гойя, как либерал, не мог не приветствовать. Но, всегда это НО.

Но эти преобразования сопровождались национальным порабощением, вызвавшим непримиримое и упорное противодействие испанского народа. Началась герилья — национальная освободительная война, которая закончилась в 1814 году, когда французов таки выперли из страны (его графическая серия "Бедствия войны" как раз об этом).

Аккурат как французские войска вышли из Испании Гойя создает свой "Расстрел" — высшее достижение европейской исторической живописи, ее ПАРАДИГМА.

История была такая: 2 мая 1808 года произошло восстание на Пуэрто-дель-Соль — отчаянная схватка практически безоружных испанских патриотов с французской конницей (картина на эту тему у Гойи, кстати, тоже есть). После этого сражения, 3 мая 1808 года, оставшиеся в живых испанцы были казнены у холма Принчипе-Пио (об этом и картина).

Абсолютно достоверный исторический факт, но как сделано! Это тотальный символ героики и страдания, поскольку противостоит он слепой и жестокой силе. Силе, лишенной индивидуальности — цепь французских солдат анонимна… испанцы же все портретны и индивидуальны — это целый мир, трагический и обреченный.

И это мгновение перед выстрелом — мучительное, бесконечное. И этот жест центральной фигуры в белом, вызывающий довольно определенные ассоциации с распятием.

Свет фонаря разделяет пространство на темное и светлое, озаряет потоки крови и трупы, и, конечно, живых. Пока еще живых. Озаряет их последние мгновения.

В дальнейшем многие художники — от Мане до Гуттузо и Пикассо — будут решать тематически близкие картины на таких же образных и композиционных контрастах. Но никто из них не достигнет такой мощной, страстной экспрессии, как Гойя.