Борис Кустодиев (1878 — 1927)
В письме Василию Лужскому от 6 марта 1917 года Кустодиев, находившийся под впечатлением от революционных событий, из которых он «видел, только то, что у меня на площади под окнами», поздравил его «с великой радостью»:
« Как будто все во сне и так же, как во сне, или, лучше, в старинной „феерии“, все провалилось куда-то старое, вчерашнее, на что боялись смотреть, оказалось не только не страшным, а просто испарилось „яко дым“!!! Как-то теперь все это войдет в берега и как-то будет там, на войне. Хочется верить, что все будет хорошо и там. Ведь это дело показало, что много силы в нашем народе и на многое он способен, надо только его до предела довести. Здесь все еще кипит, все еще улицы полны народом, хотя порядок образцовый. Никогда так не сетовал на свою жизнь, которая не позволяет мне выйти на улицу — ведь „такой“ улицы надо столетиями дожидаться!»
Спустя три года после Октябрьской революции Кустодиев подошёл к синтезу и осмыслению всего происшедшего; плодом его раздумий стала картина «Большевик», написанная в 1919—1920 годах. Кустодиев понимал революцию как народный бунт, стихийный и гигантский по своему размаху. В письме к Лужскому от 29 апреля 1918 года Кустодиев поделился своими чувствами: «всюду дерутся, кто-то кого-то побеждает, накладывает один на другого контрибуции или в тюрьму сажает.Нашу соседку помещицу только что посадили в тюрьму и требуют 10 000 р. выкупа! Вот во что выродились наши долгожданные свободы. Вспоминаю наши вечера у Вас в начале войны, когда все так горячо принималось и все были полны надежд на будущее, как все это оказалось не таким, как ждали и хотели». Приведя в пример газетное сообщение о гибели в Харькове при представлении «Грозы» их общей знакомой актрисы Полевицкой, но не слишком веря этим слухам, Кустодиев заметил, что «правда, мы так привыкли ко всяческим не только трагическим случаям, но и сверхтрагическим, особенно в наше милое время пролетарско-крестьянско-коммунистического рая… Но все-таки известия такого рода о близких людях особенно больны». По замечанию литературоведа Юрия Карякина, именно «вот эта боль и взорвалась в „Большевике“», боязнь Кустодиева за дом и за семью.
В беседе с Всеволодом Воиновым художник говорил, что в то время его неудержимо «привлекала к себе мысль выразить в большой картине чувство стихийного в большевизме». Как отметил историк культуры Михаил Лифшиц, «большевик для художника — это человек, выражающий волю большинства. Большевик неотделим от народа, он часть его, он силён величием идей, владеющих умами всех». В поиске образа героя своего нового полотна, нового хозяина Руси, Кустодиев обратился к русскому героическому эпосу, чуть ли не впервые в своём творчестве прибегнув к аллегории — наглядному средству выражения народной, общественной трактовки революции. Сюжет «Большевика» образно восходит и является своего рода повторением другой знаменитой работы Кустодиева, антимонархической карикатуры под названием «Вступление. 1905 год. Москва», исполненной им в двух вариантах в 1905 году для журнала «Жупел» (26 × 26 см; бумага, тушь, акварель; Государственная Третьяковская галерея).
Городской люд осенён огромным, грандиозно развевающимся кроваво-красным полотнищем стяга, которое, как пылающее пламя революционного пожара, окутало всё городское пространство и змееподобно закрыло все небо, теряясь за линией горизонта и распростёршись по всему верхнему краю картины как «новые небеса» (Книга пророка Исаии, 66:22). Стиснув зубы, большевик крепко сжимает могучими своими руками древко знамени. Голова большевика выходит за верхний край полотна, она будто касается небес и обрамлена складками знамени; зритель может увидеть в нём «Ангела сильного облачённого облаком; над головой его была радуга», и «ноги его как столпы огненные» (Откровение Иоанна Богослова, 10:1). Большевик та сила, которая поворотила Россию; делом рук своих, знаменем, он попирает собой всё вокруг, что там церкви — большевик выше самого бога; он Колосс, охвативший космос, «витрувианский человек», маячащий в облаках как грядущий идеал. Писатель Аркадий Кудря отмечал, что воплощённый в разгневанном человеке зрительный образ большевика переполнен яростью, что, по замечанию филолога Юрия Степанова, является выражением ужаса, коллективного бессознательного, и берёт исток в картине Франсиско Гойи «Колосс написанной им около 1808 года, на которой страшный великан с силой поднимается из моря над толпой в ужасе разбегающихся людей. Степанов также рассказывал о бытовании среди старых москвичей одной легенды, согласно которой Фёдор Шаляпин во время написания Кустодиевым его портрета увидел у него дома эту картину с фигурой огромного большевика и, содрогнувшись, сказал:
«Ну, пора уезжать»
«Большевик» оказался одним из самых первых, наиболее известных и значительных произведений тех лет, созданных на революционную тему при помощи аллегории и ставших классикой советского изобразительного искусства
