Давид Тенирс Младший. Обезьяны в кухне, сер. 1640-х. Эрмитаж, Санкт-Петербург.Давид Тенирс Младший. Обезьяны в кухне, сер. 1640-х. Эрмитаж, Санкт-Петербург.
В богатых домах Фландрии (и не только) XVII века нередко держали для забавы небольших обезьян — мартышек и игрунок. Их содержали на цепи, к концу которой прикрепляли тяжелый металлический шар, дабы ограничить свободу передвижений этого непоседливого зверька, призванного, помимо забавы, продемонстрировать статус его обладателя.
В искусстве обезьяны олицетворяют человека (особенно в веке XVII, который так любил осуждать человеческие и социальные пороки).
ОБЕЗЬЯНА — ЭТО ВСЕГДА ПРО ГРЕХ (а еще про хитрость, коварство, стремление к роскоши, злобность, лень и, из-за своих угловатых движений, пьянство / если речь идет о женщине, то сюда добавляется кокетство, любопытство, легкомыслие и, конечно же, болтливость).
В каком-то смысле обезьяна стала alter ego человека, воплощением его наихудших грешных качеств, ну или в лучшем случае невинных слабостей.
Фламандские мастера в XVII века даже создали особый жанр так называемых "обезьяньих пиров" (Simmenfeest). И, наверное, Давид Тенирс Младший первый, кто приходит на ум, когда речь заходит об этих непоседливых существах.
И вот его "Обезьяны в кухне" (сер. 1640-х). И здесь, конечно, так много всего: от играющих в карты мартышек на заднем плане до крохотной свечке на камине, такой одинокой и еле приметной — символ бренности человеческих радостей (и обезьяньих).
Главный грех на картине, конечно, ЧРЕВОУГОДИЕ. Посмотрите на эту, зажаривающую на вертеле окорок, обезьяну — она хороша до невозможности. А это чудо постановки фигуры в пространстве, ее "говорящего" ракурса и позы — животному нет дела до того, что творится вокруг, только курочка скорее бы приготовилась 😁 Сидит она так мягко, естественно, уверенно, со знаем дела, доходящим до уровня "Бог", ну чудо что такое.
Следующий грех — ЗАВИСТЬ. Это та обезьяна, что сидит несколько в стороне от группы первого плана, и, пылающими злобно красными глазами, смотрит на охмелевшего товарища за столом, который, конечно, олицетворяет ПЬЯНСТВО.
И эти три точечных персонажа-аллегории связываются в один треугольник — картина вообще филигранно выверена и разделена на геометрические структуры, но не буду вас загружать этой, довольно скучной информацией. Просто запомните этот треугольник, мы к нему еще вернемся. А пока продолжим.
Итак, ЯБЛОКИ, которые с таким аппетитом поглощают мартышки за обе щеки — символ ГРЕХОПАДЕНИЯ, который совершили наши праотец и праматерь. Еще Августин Блаженный в IV веке проповедовал, что дьявол — это "божья обезьяна": коварен, жесток, беспощаден и похотлив. И еще с тех самых далеких времен обезьяну нередко изображали в сценах Адама и Евы, вкушающих (или еще только собирающихся вкусить, или уже вкусивших) этот запретный плод. И, конечно, здесь яблоко призвано напомнить об этом наиважнейшем смертном грехе и о его последствиях для людей.
Сбоку от камина, несколько в тени, притулилась СТУПА С ПЕСТИКОМ — СИМВОЛ ГЛУПОЙ, БЕСЦЕЛЬНОЙ, БЕСТОЛКОВОЙ ЖИЗНИ. И отображает она довольно популярную в те времена пословицу: "Воду в ступе толочь".
Но все внимание к нему — самой главной и важной персоне в красном берете, сидящем на высоком табурете. Это лидер стаи (вожак, король, как угодно). И это уже не совсем про грех, а про ПАРОДИЮ на социальную иерархию в человеческом обществе.
Уныло наблюдающий за всей этой вакханической пирушкой вожак удручен и грустен — ему бы тоже хотелось спрыгнуть вниз к своим сородичам и начать вкушать все прелести мира, но, увы и ах, положение обязывает.
И эти саркастические нотки так привлекательны у Тенирса, что теряется главное, вернее не теряется, а не сразу находится (потому что, ЧТО может быть более забавным, чем обезьяна в человеческом костюме и за человеческим занятием?!).
А эпицентр повествования — ГЛАЗА вожака, широко распахнутые, смотрящие в упор на зрителя. Это глаза не совсем обезьяны, даже совсем и не обезьяны, а человека, который в силу своих пагубных страстей превратился в животное. В общем-то эти глаза как раз и предупреждают зрителя о том, какая участь его ждет, если усердно потакать своим низменным желаниям.
Юмореска особенно замечательна, если обратить внимание на БЕРЕТЫ (дань моде XVII века), которые здесь еще и помогают распознавать лидеров — сподвижников короля, его наставников и советчиков.
И тут вернемся к нашей геометрии: они есть та смыслообразующая тройка, которая вторит обезьянам-аллегориям.
Два главных треугольника — власть и грехи, как смерть и налоги.
Отдельно хочется отметить взъерошенные "воротнички" обезьян, которые есть не что иное, как популярный по тем временам белый воротник "рабат" (сзади короткий, а спереди с прямоугольными концами), так затейливо и изобретательно исполненный Тенирсом.
И все здесь на своем месте, даже традиционный голландский натюрморт — рыба и колбаса, подвешенные над столом с пирогами. А как искусно написаны фужеры — прозрачные и тонкие, они аккумулируют в себе всю хрупкость мира во грехе.